— Пойдем уже есть, а? — Вопрос Димы так и остается без ответа. Неохота мне сейчас об этом. Я и так сильно расклеилась в лифте, но панические атаки штука бесконтрольная. Обнажаться душой еще сильней я не могу, да и не нужно это.

Оказываясь рядом с лифтом, я втягиваю голову в плечи по инерции. Нет уж, нет уж, спасибо, сегодня острых ощущений хватило. Да и вряд ли его уже починили. Или сколько его там чинят-то?

Спускаемся по лестнице. С каждой ступенькой я клянусь забыть про каблуки до старости. А в старости заболеть склерозом и не вспомнить.

Когда Дима шагает ко мне и подхватывает меня на руки — я не замечаю. Поэтому едва не прикладываюсь затылком об перила и недовольно взвизгиваю.

— Варламов, отпусти, — пищу, цепляясь за его шею, потому что он-то не останавливается, он продолжает спускаться по лестнице.

— У тебя вид больной, ты еще не отошла, — невозмутимо отзывается этот чертов наглец. — Не дрыгайся, Поль, а то на плечо закину.

Ага, не отошла. Сейчас отойду. В мир иной, потому что напугал этот придурок меня ужасно. А какому невротику понравится, когда земля из-под ног уходит?

И кому вообще понравится быть на руках у бывшего мужа, которому в любой другой день недели ты хочешь дать по голове чем-нибудь тяжелым и который вообще-то до сих пор выводит из равновесия самым лютым образом.

Но оказаться перекинутой через плечо я не хочу. И так-то не хочу, но я же знаю упертость этого барана — он же слово сдержит, с него станется. Приходится терпеть. Ну и… Так ему и надо, пускай поработает мышцой, отработает всю эту пыль, пущенную мне в глаза.

— Выпадет грыжа у тебя, мандарины в больничку носить не буду, — едко сообщаю я.

— Мандаринов не надо. Надевай костюм медсестры и приходи так, — Дима расплывается в похабной улыбке. Зараза! И хочется смеяться и треснуть этого идиота побольнее.

— Ты все равно не донесешь до первого этажа, — мстительно бурчу я. — Тут лестницы высокие.

— Если донесу, ты со мной не только пообедаешь, но и потанцуешь, — насмешливо откликается Варламов.

— Тебе слабо, — железобетонно откликаюсь я. — Так что сдавайся сразу же.

— Спорим? — Дима с иронией смотрит на меня и поднимает одну бровь.

— Спорим! — Я вцепляюсь в его шею крепче. И тут же об этом начинаю жалеть — потому что Варламовская близость деморализует мое самоуважение еще сильнее. Сразу начинает хотеться очень странных вещей — уткнуться носом в его джемпер, например. И принюхаться к туалетной воде. Все та же? Моя любимая?

А нельзя, Полина, страдай. И не подмахивай этому павлину. Переживет. А то вон как хвост распушил, бицепсы свои выпячивает. Тоже мне, нашел чем похвастаться.

Повелась на спор я на самом деле безумно легко, и это не было удивительно. С Костей особо не подурачишься, а я по жизни, вот в таких бытовых вещах жутко азартный человек.

Игры и прочее не увлекают ни разу, на деньги не спорю, а вот на "слабо и кто из нас моет посуду" — был мой любимый спор. Дима мне регулярно поддавался, знал, что я не особенный фанат этого дела. И по-прежнему не фанат. Посудомойка прекрасно справляется за меня.

И вот плыву я такая, на руках у бывшего мужа. Пользуюсь его дурацкой самцовостью, спасаю ноги от убийства каблуками. Перебираю в мыслях всякую ерунду и мечтаю, чтобы Дима сдался, но не уронил меня по дороге. У меня явно, в сегодняшнем гороскопе ничего хорошего, так что лбом об ступеньку приложусь наверняка.

А Варламов пялится на меня, лыбится, скотина такая, удовлетворенно, самоуверенно, будто уже выиграл. И ведь даже не споткнулся ни разу.

— Слушай, ты точно каскадером не подрабатываешь? — задумчиво интересуюсь я, когда он шагает через холл школы искусств. Где-то там восхищенно и завистливо ахает девочка с ресепшена. А я хочу показать ей язык, хотя, конечно, она вообще не о том думает. Это тебе не романтика, детка. Это я нагло пользуюсь бывшим мужем, и мне не стыдно. Хорошо, что Костя не видит — вот тут совесть бы почесалась. Хотя я больная и пострадавшая, мне можно!



На мой вопрос Варламов только невозмутимо улыбается, выходит сквозь разъезжающиеся двери и чешет через парковку к своему выпендрежному синему лексусу.

На землю он спускает меня только перед машиной. И смотрит на меня победоносно… Да, не ожидала. Нет, он всегда был сильный, а сейчас, кажется, вообще терминатор. Из качалки, что ли, не вылезает, а протеин употребляет вместо сахара в чай?

— Я выберу ресторан с приличной музыкой, не переживай, Поль, — ухмыляется Варламов.

Хочу его убить. Мучительно. Но быстро! Чтобы не бесил так вот, как сейчас.

Но я сама проспорила!

Черт!

Глава 15. Полина

— Ну что, по счетам платить будешь? — насмешливо интересуется Дима, когда я допиваю кофе. Кстати, луковый суп в этом ресторане был дивный. Чудом вспомнила про диету и отказалась от того, чтобы повторить.

— Ну, иди заказывай музыку, — я пожимаю плечами. Если он думал, что я спрыгну, ему придется выкусить. Но он даже свой кофе не стал допивать, сразу поднялся из-за столика. Так не терпелось?

— Только вальс, и ничего больше, — добавляю уже ему в спину.

С Варламова станется — он ведь и танго закажет. Благо от нефиг делать мы когда-то учились его танцевать. Он сегодня отчаянно бьет по моей сентиментальности, не знаю уж, намеренно он это делает или нет. Если да — то я оторву его безмозглую голову. Потому что зря он это делает.

Впрочем, даже с вальсом я на самом деле ужасно рискую. Потому что вопреки всему — для меня-то этот танец куда интимнее, чем другие.

Самый классический вальс натянет танго по одному только эмоциональному посылу. Если это, конечно, не конкурсный, не постановочный вальс.

Здесь нет страсти, плещущейся во все стороны, никакого пресловутого “секса на танцполе”.

Вальс — это уединение. Будто молчаливое сближение на максимально допустимое расстояние, которое дает тебе шанс подумать. Тебе нравится твой партнер? И нет вариантов, ты это обязательно обдумаешь, потому что сейчас и здесь — есть только ты и тот, кто тебя ведет. А весь остальной мир — он происходит в другой параллельной реальности.

Танго танцуют для зрителя, вальс — друг для друга.

Вся магия в этом — в пионерском расстоянии между двумя телами, когда между моей грудью и грудью Варламова можно уместить томик большой советской энциклопедии. И его ладонь — нет, она даже не на талии — она на моей лопатке. Все приличия соблюдены, все неприличия — только в моей голове.

Шаги? Шаги до простого банальны. Просты. Все продумано так, чтобы ты быстренько поняла, в чем суть, и сосредоточилась на партнере.

На его глазах, например. Взгляд "глаза в глаза" тоже может быть разным. Он бывает сражением, бывает дуэлью, бывает обещанием страсти, а бывает тонкой связующей нитью. Пуповиной между двумя сообщающимися душами. Теми, кто не могут друг без друга. Так я воспринимала танец с Димой. Всегда. До развода. Потом мое "всегда" закончилось.

Он слишком близко. Я в какой-то момент понимаю, что с огромным трудом сдерживаю дрожь. Немалая часть моей души помнит руки Варламова и сейчас наслаждается тем, что оказалась в них вновь.

Все-таки это мой провал. Я сама себе вырыла яму, позволив Диме оказаться так близко к себе, потому что сейчас я реагирую на него неадекватно.

Он — не мой мужчина.

У меня есть Костя.

Вот только это нифига не помогает, потому что именно сейчас я едва чувствую свои ноги. Все тело будто двигается как-то само, а я пытаюсь вспомнить, как вообще дышать.

Нет, нет, не может такого быть, чтобы он меня по-прежнему волновал…

Но он волнует. От его взгляда воздух в легких густеет и выдохнуть его чудовищно сложно.

И мои пальцы, которые сейчас лежат в Диминой ладони, будто колют раскаленными иглами.

Казалось бы, с чего мне вообще думать в его сторону?

Он от меня ушел тысячу лет назад, я его не интересую.

Все, что он делает сейчас — пустой выпендреж. Варламов не умеет не рисоваться. Димочка же любит чувствовать себя самцом, желанным призом, который хотят абсолютно все особи женского пола, на которых падет взгляд его серых глаз.